23-24 июля в Москве прошел первый Международный фестиваль «За жизнь—2010»: социальные технологии в защиту семейных ценностей». Мероприятие собрало всех тех, кто занимает активную позицию, не на словах, а всеми доступными способами выступает против геноцида наших дней — абортов. Участники фестиваля выступили с рядом интересных инициатив, среди которых законодательный запрет абортов и принятие детей-отказников в церковные детские дома. О прошедшем фестивале Православию.Ру рассказывает его организатор – президент Общероссийской общественной организации «За жизнь и защиту семейных ценностей», к.и.н., главный редактор газеты «Вифлеемский глас» Сергей Чесноков.

***

– Какова цель сегодняшнего форума?

– Цель — собрать людей-единомышленников из разных регионов России и ближнего зарубежья: Беларуси и Украины, где занимаются защитой жизни нерожденных детей и защитой семейных ценностей. Здесь собрались центры кризисной беременности –организации, которые помогают женщинам, находящимся в состоянии кризисной беременности, когда возникает ситуация: делать аборт или не делать, и также здесь представлены центры защиты жизни — это организации, где проводят другую работу: просветительскую, методическую, издают различную литературу по этой теме.

Вся предшествующая деятельность складывалась вокруг московского медико-просветительского центра «Жизнь» и проводимых им ежегодных встреч. На одной из таких встреч региональные лидеры выбрали меня руководителем общероссийской организации по защите жизни и семейных ценностей.

В нашей организации мы ориентируемся на соборные принципы работы и, как следствие, думаем о том, как создать некую площадку, на которой можно было бы обобщить имеющийся в стране опыт. На сегодняшний день, к сожалению, так получилось, что каждая из существующих в нашей стране организаций, работающих в этом направлении, варятся в собственном соку. И соответственно где-то заново изобретают велосипед, где-то повторяют чужие ошибки. Поэтому главная задача — это обмен опытом и технологиями на таком уровне, чтобы, например, успешно реализуемый в одном регионе проект можно было бы тиражировать в другом. У нас есть лекционные курсы антиабортной направленности, сертифицированные региональным министерством образования. Мы хотим предлагать их в другом регионе.

– О каком опыте и о каких технологиях конкретно идет речь?

– Конечно, главная наша социальная технология – это люди, это защитники жизни, которые, в силу остроты темы, являются носителями уникального опыта и технологий. Яркий пример: именно защитники жизни открыли в начале 1990-х гг. первый православный сайт, выпустили первый раздаточный лазерный диск с материалами в защиту жизни. Поэтому главное, что на фестивале люди получили возможность общения. А чтобы это общение не вырождалось в пустые разговоры, основной акцент был сделан на презентацию имеющихся технологий работы в социуме: от написания заявлений и писем во властные структуры для разрешения различных вопросов до непосредственной работы в офисе. Присутствующие здесь иностранцы также представляют различные виды борьбы с абортами. Так, например, доктор Антун Лисица у себя на родине в Хорватии обошел практически все клиники, где делают аборты и ставят внутриматочные спирали, объясняя работающим там, что они фактически занимаются убийством, а спирали носят абортивный характер. Таким образом, он дает людям информацию и ставит их перед выбором. Если мы не будем свидетельствовать о том, что аборт — это убийство, то своим молчаливым согласием и попустительством мы становимся соучастниками этого преступления. При таком явлении православная душа становится опаленной.

Мы рассматриваем весь спектр технологий, в том числе различные виды искусств, социальной рекламы, с помощью которых можно достучаться до сердца человека. Поэтому проводимое мероприятие и называется фестивалем. Но, поскольку фестиваль априори подразумевает что-то праздничное, а обсуждаемая здесь тема совсем не праздничная — это свидетельство страшной проблемы и недуга общества – мы говорим именно о технологиях.

– Какая предпосылка у вашего фестиваля? Какая ситуация в России сегодня? Насколько она критична?

– Насколько критична ситуация, многие поймут нынешней осенью, когда очень ярко проявится недобор в школы и ВУЗы. Сегодня уже сокращаются целые школы не только в селах, но и в городах. Дальше этот процесс будет еще более ощутимым. Скоро многие преподаватели окажутся без работы, поскольку некого будет учить. Сегодня в детородный возраст вступает поколение молодежи, чье детство пришлось на 90-е годы. Этих детей воспитывали на западных ценностях свободной любви и нежелании нести ответственность за свою жизнь.

В цифрах масштабы проблемы такие: ежегодно регистрируется 1 миллион 160 тысяч официальных абортов. Но эта цифра не отражает всей полноты картины, потому что те аборты, которые осуществляются в частных клиниках, никак не учитываются. А там их делается по разным оценкам раза в два-три больше. Есть еще один аспект, относительно которого на Западе сегодня говорят много, а у нас значительно меньше — внутриматочные спирали. Из-за них аборт происходит на самой ранней стадии жизни. Для православного сознания (об этом говорил святитель Василий Великий) нет разницы между плодом «образовавшимся» и «еще не до конца образовавшимся», потому что начало человеческой жизни происходит в момент зачатия – нет разницы во второй день со дня зачатия, или через неделю, или через девять месяцев — это все равно убийство. Аборт – это еще и душегубство, так как нерожденные лишены возможности не только увидеть этот мир, но и принять таинство Крещения. По данным статистики у наших женщин стоит 5 млн. спиралей. Соответственно в год может происходить от одного до двенадцати выкидышей. Поэтому получается, что на одни роды приходится не один аборт, как утверждает официальная статистика, а намного больше.

Но мы не стараемся особо актуализировать эти цифры, потому что одни люди могут впасть в страшную депрессию, а другим эти абстрактные миллионы ничего не говорят. Психологи доказали, что человек не способен полноценно воспринимать информацию, когда речь идет о таких больших цифрах. Люди способны сопереживать одному убитому человеку, двум, трем. Вот, например, сколько книг написали в XIX веке про пятерых декабристов и их жен, которые отправились за ними в Сибирь. В психологии есть понятие «порог восприятия» –  получается, что пятерым сочувствовать могут, а сотням тысяч — нет. Поэтому одна из задач фестиваля — сделать проблему воспринимаемой, чтобы общество начало ощущать боль. Это как с обморожением руки: болит, когда отогревается. Так и мы должны пережить эту боль, чтобы не остаться без руки.

Вот говорят, что лучше один ребенок, но желанный, но это равносильно тому, если сказать: лучше одна рука, но правая. А другая? А ноги, глаза разве не нужны? Это неправильная логика. И через нее общество уничтожает само себя. Для православной совести она включает в себя целый спектр грехов: покушение на самоубийство, потому что совершающая аборт женщина сильно рискует умереть (есть еще отсроченные последствия, о которых говорят в медицинских ВУЗах — например, рак груди); самоубийство семьи, потому что там, где был аборт, жена теряет доверие к мужу, считая, что это он не защитил дитя, она пилит мужа, а он начинает пить – в благословленном Господом браке нарушен баланс святости. Потом надо еще понимать, что процедура аборта очень унизительна для женского достоинства. Также надо помнить, что аборт — это самоубийство рода. Мы делаем такие социальные плакаты, где показываем, как аборт прерывает связь поколений и уничтожает возможность появления нового рода. Абортирование одного единственного младенца означает исчезновение целого рода, целой ветви, которая могла бы от него народиться. Этот суицидальный настрой — это тупик, в который себя вгоняет и государство, и общество. Сегодня в столицах и крупных городах редко встретишь много детей. Если дети где-то шумно играют, то у многих это вызывает отторжение. А это один из признаков постабортного синдрома, которым на протяжении нескольких последних поколений страдает все общество. У пролайферов (от pro-life — «за жизнь», англ.) есть такое мнение, что мы все из поколения выживших в этой перинатальной рулетке, в которой выживает один из десяти. Даже в «русской рулетке» шанс выжить больше: один патрон на десять выстрелов. Но тот факт, что мы принадлежим к поколению выживших, ни в коем случае не должен повергать нас в уныние. Те, кто выжил и осознал масштабы и серьезность этой проблемы, должны осознать свою жизнь как миссию. И здесь огромную роль играет молитва вифлеемским младенцам – покровителями тех, кто борется за жизнь детей. Задумайтесь, кто такие вифлеемские младенцы? Это сверстники Христовы. Из того поколения выжило всего двое: Иоанн Креститель, которого сохранил в скале пророк Захария, поплатившийся за это жизнью, и Спаситель, потому что отправился с Пресвятой Богородицей и Иосифом Обручником в Египет. Поэтому мы о своей деятельности говорим также, как о миссии поколения выживших, которые должны ощущать ответственность за нерожденных. Если выжившие не изменят ситуацию, то кто тогда это сделает?

– Перед форумом его организаторы озвучили несколько инициатив, одна из которых — законодательный запрет абортов. Насколько в нашей стране, где исполнение законов является притчей во языцех, это реально? Не получим ли мы еще большую лавину подпольных абортов?

– Это прочойсовская позиция (pro choice – за выбор). Мы говорим, что у нерожденного ребенка должно быть право на жизнь, а сторонники абортов — что у женщины должно быть право на выбор. К сожалению, даже в православной среде бытует мнение, что введение закона не изменит ситуацию. Действительно, в России закон, что дышло...

– Еще один момент. Кого сажать предлагаете: тех, кто делает аборты, или тех, кто на них идет?

– Ответственность, естественно, должна быть распределена.

– На двоих или на троих, чтобы папашам-убийцам тоже неповадно было?

– В том-то и дело, что этот вопрос требует обсуждения, потому что до этого не обсуждался. Конечно, лучше на троих, но как это организовать, непонятно. Вот происходит аборт, а кто женщину к нему склоняет: мужчина или врач? Если это казнь младенца, то почему нет суда? В сталинские времена были хотя бы «тройки». А здесь налицо суд Линча.

– То есть для вас сейчас важно не столько принять сам закон, сколько вынести перспективу его принятия на широкое обсуждение?

– И на широкое обсуждение тоже надо вынести. Эта тема обсуждаема и имеет хорошую почву для споров. Если начать рассуждать на эту тему, то какие первые мысли приходят в голову? Во-первых, некоторые спекулируют, что если не сделать аборт по какой-то причине, то женщина может пострадать. А ребенок? У нас уже труп. В других ситуациях за убийством следует наказание – и это нормальная ситуация. Во-вторых, женщина, как и врач, который делает аборт, тоже становится жертвой этого ада, поскольку это сильно отражается на психике, помимо того, что для женщины существуют еще серьезные осложнения, связанные со здоровьем. При запрете абортов не сильно вырастает число криминальных абортов, на эту тему есть подробная американская статистика, полученная в ходе специальных исследований.

– Когда вы озвучивали эту инициативу, то упоминались 40-50 стран, где действует законодательный запрет абортов. Опыт каких из них может быть применен в России?

Россия — особая страна. В нашей ситуации, помимо закона, должна быть еще воля государства и общества.

– А в чем эта воля и политика должна выражаться?

В поддержке семейных ценностей, семьи, женщин, воспитывающих детей в одиночку. Это не может быть только какой-то один момент, а целый комплекс. Понятно, что у нас сейчас эта воля реализуется пошагово: готовятся поправки в различные законы. Причем происходит это под давлением общества. И без обсуждения в обществе такие законы не могут приниматься.

Тем, кто говорит, что запрет абортов ни к чему не приведет, я хочу возразить: если посмотреть на наши семьи, то большинство в них родилось до 1953-55 годов, когда действовал запрет на аборты. Даже мы с вами сегодня живем благодаря той сталинской политике, которая все равно была непоследовательна: поддерживали семью, но не поддерживали духовность. Никто не идеализирует сталинский период, но, анализируя последние демографические всплески, демографы приходят к выводу: это те волны, появившиеся еще при Сталине.

Говоря о законодательном запрете абортов, надо еще сказать, что сначала мораль меняет законы, а потом законы меняют мораль. Там, где разрешено убийство нерожденного ребенка, безнаказанность этого начинает развращать мораль и общество.

– Аргументируя необходимость законодательного запрета абортов некой абстрактной защитой женщины, врачей, которые эти аборты делают, не попадаем ли мы в ловушку, как с необходимой борьбой с алкоголизмом и курением, когда она превращается в пропаганду и перестает действовать, а люди по-прежнему продолжают пить и курить? Может, следует использовать более радикальную аргументацию и совершать более радикальные действия?

– Можно применять более радикальные шаги, помня, что курение и алкоголизм — это страшные бичи, и для их преодоления нужна воля. И за какую-то часть населения нужно принимать решение. У нас государство было патерналистским, и часть населения — женщины, старики и дети – нуждается в защите с его стороны. В данном случае мы видим, что женщина в состоянии беременности не совсем устойчива и адекватна в принятии решений, и поэтому нуждается в защите. И если мужчина отказывает ей в защите, то о ней должно заботиться государство. Также ей должны помогать общественные организации и Церковь. Также в защите нуждаются и дети, и эта защита должна начинаться с момента их зачатия. Надо и первое делать, и второе не оставлять. Поэтому деятельность движений в защиту жизни состоит из двух направлений: защищаются семейные ценности и осуществляется противодействие детоубийству. Мы не знаем, когда будет принят закон, запрещающий аборты, но мы не можем ждать. Поэтому уже сейчас должны защищать нерожденных, поэтому мы свидетельствуем в уличных пикетах о том, что аборт — это убийство, идем в женские консультации отговаривать женщин от аборта. Невозможно спасти всех сразу, но надо пытаться спасти хотя бы одного.

– Другая инициатива, которую озвучили перед форумом, – это то, что Церковь готова усыновлять и воспитывать тех детей, которые могут появиться на свет, если не желающая иметь ребенка женщина, откажется от аборта и передаст дитя Церкви. При тех огромных цифрах, которые озвучивались, сможет ли Церковь потянуть такое бремя?

– В древности считали, что если кто-то спасал умирающего, то он вмешивался в попущение Божие, то ты берешь ответственность за этого человека и его дальнейшую жизнь. Те дети, которые сегодня зачинаются, и те, которые живут в неблагополучных семьях, или рождены вне брака, мы за них несем ответственность. Раньше женщине, родившей ребенка вне брака, говорили: «Ты беса родила!». Скажи сегодня такое – она пойдет и убьет себя и ребенка. Мы этого не можем говорить, исходя из сегодняшней ситуации, но ответственность все равно есть. Если ребенок рождается в современный растленный мир с перспективой вырасти неизвестно кем, с детством на помойках, получается, что единственный возможный вариант следующий: если нельзя совершать аборт – это брать на себя ответственность за этого человека. Сегодня так получается, что это может делать только Церковь. И как раньше были «окна жизни», когда родители не хотели воспитывать ребенка и отдавали детей в Церковь, то она их и воспитывала, чтобы этот бес в итоге не вырос. Отец Пантелеймон (Шатов) сказал, что возглавляемый им Синодальный отдел готов со всей ответственностью заявить, что если женщина не захочет убивать ребенка, то Церковь его возьмет и воспитает. А кто еще сегодня будет нести ответственность за этого ребенка. Какой общественной организации мы сегодня можем доверить ребенка-отказника? И чему она его научит? Здесь большой круг проблем возникает.

А переживания по поводу того, что Церковь не потянет всех, имеют место только на первый взгляд. Отец Дмитрий Смирнов проводил у себя на приходе опыт: предлагал женщинам выдавать денежные средства, только чтобы они родили детей. Девять из десяти отказывались. Оказалось, что со временем к ним пришло понимание, что они сами в состоянии прокормить ребенка. И проблема была отнюдь не в средствах, а в голове. Западные пролайферы сделали одно важное наблюдение: если женщина рожает, то у нее сразу включается материнский инстинкт, и психика меняется очень сильно. А до родов она очень неустойчива в этом плане и сильно нуждается в поддержке мужчины. Когда же она родила, то уже не может понять, как у нее вообще возникали мысли убить этого ребенка. И многие потом каются в том, что хотели убить своих детей.

– В сегодняшней ситуации, может быть, преждевременно говорить о законодательном запрете абортов и о том, чтобы Церковь в массовом порядке начала открывать «окна жизни», а имеет смысл оздоровлять общество: сосредотачиваться на прививании людям вкуса и желания иметь многодетные семьи, начать проявлять нетерпимость к чиновникам, тормозящим государственные программы поддержки защиты семьи и семейных ценностей?

– Все нужно. Но откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — это в данном случае преступление. Вот, допустим, человек находится в состоянии запоя и отговаривается тем, что бросит пить завтра. И он все время будет откладывать на потом свой выход из запоя. Но он может просто умереть, если его не вывести из этого состояния. А здесь ситуация хуже запоя. Картина напоминает собаку, которая лижет пилу и не может остановиться, наслаждаясь вкусом собственной крови. Вот это диагноз современного общества. Надо остановить это жуткое действие. А это вопрос воли.